Читать интересную книгу ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой - Анатолий Шерстобитов

– Дикон – судия, прокурор, палач – Лишь чудо отводит прицельный выстрел из обреза – Замирение из тактических соображений – Великолепная четверка – Фиаско микрошефа Гены —

На следующий день, после обеда, я увалился на травку за котельную со свежим «Советским спортом», каюсь – недосыпал, слабел от игрищ с той же Верунькой и прочими, кому так недостает мужеского внимания и ласки. Только наладился я подремывать, как услышал чье-то сопение, отодвинул газету с лица – Дикон!.. стоит падла метрах в трех и целит мне в голову из двухствольного обреза! Боже, какая дикость! в нашем-то цивилизованном мире и такие пещерные страсти-мордасти!.. Ну что может почувствовать в такой момент нормальный человек?!. Я оцепенел, оледенел нутром, с секунды на секунду может произойти непоправимое! Страх и волна слабости сыграли со мной коварную штуку – джинсы мои в паху потемнели от влаги. Как ни парадоксально, но именно это меня и спасло – Дикон осклабился и чуть опустил обрез, намереваясь, по всему, отпустить издевательский комментарий.

Тут уж не упустил шанса я, вытаращился за его спину и попросил умоляюще: «Ну дядя Ваня, ну скажи ты ему!..». Дикон резко обернулся, и я, крупно скакнув, нырнул за угол котельной. Выстрел за спиной все же прозвучал, бил сука навскидку, и одна из дробин прошила мне мочку правого уха. Мама! десяток сантиметров левее и в затылок! за что?! ох и приду-уурок! вот уж урод так урод, всем уродам уродина!

Да разве таких можно держать на воле? их место в клетке! Он было погнался за мной, но второй раз так и не выстрелил, не попасть – бежал я согнувшись и зигзагами, помогла армейская выучка.

В милицию я заявлять не стал, бесполезно, обыски ничего не дали бы, тайники у Дикона надежные. Но испугал меня козлина здорово, месяца два у меня почему-то немел мизинец на левой руке, мертвел буквально, но потом, помаленьку, эта оказия прошла. Но я лишний раз убедился, уверился, что с такими придурками нельзя пользоваться их же методами, отмахиваться от дубины дубиной, в этих случаях помощник лишь один – интеллект, вооруженный тонким анализом, холодной головой и опытом.

К вечеру я тезку огорошил – подошел и попросил прощения за шутку на Карасевке, предложил навсегда замириться. Упыренок глупо захлопал ресницами, но тут же приосанился, насколько ему это позволил «подарок судьбы», и снисходительно протянул свою лапку. О-оо, как мне хотелось в этот момент утешиться парой настоящих ударов, растереть в порошок эту образину за столь чудовищное для меня унижение!

Но я сумел-таки подавить в себе этого примитива. Какая все же это великая штука держать себя в руках, всегда иметь ясную голову. Ну чего бы я добился, размазав до затылка его нос-губы? только кляксу на биографию. Несколько предпочтительнее был ход приловить тезку на грузовом парке станции, у цистерны со спиртом или вином, так как он нередко пересекал этот парк, сокращая полуночный путь от Ксенюшки, с оперативниками из военизированной охраны и кой-какими ребятами из милиции я был дружен, ход соблазнительный и все же многими действующими лицами малореален.

И я решил набраться терпения, взять в союзники время, ждать. А буквально через пару недель я уже вопил гимны всевышнему, кто наделил меня такой сдержанностью, – меня взяли в аппарат райкома комсомола, инструктором орготдела, все шло, как по нотам, черновая возня с выродками осталась позади. Тропки наши с тезкой круто разошлись, что вовсе не означало, будто последнее слово осталось за ним, отнюдь, не того напал, уродишко, не на того, должки я всегда возвращаю с процентами…

Работа в райкоме ухватила властным смерчем и вовлекла совсем в новую жизнь, порой сумбурную, но всегда динамичную, престижную и очень ответственную, уж тут-то каждый шаг нужно было выверять и выверять. А еще месяца полтора спустя я получил аттестат и поступил заочно в техвуз, на доменщика мартенов, вуз этот у нас под боком, недобор туда хронический. Получил, кстати, аттестат и тезка, молодец, одолел-таки экстернат, молодец, этого уж ни убавить, ни прибавить. Но на юрфак университета не выгреб, перекинул документы в педвуз, тоже на заочный факультет. Словом, графа в моей анкете скоро должна была получить желанное «н. высшее» (неначатое высшее, шутили коллеги в райкоме), а это уже полновесность кандидатуры на любое из мест, хоть в правительстве.

Незапланированная же вакансия в райкоме образовалась оттого, что ушел заворг. Странный парень, с какой-то придурью, проработал всего-навсего года полтора, стали готовить его на первого – ну все тебе в ноженьки устилается! – а он, чистоплюй, вдруг объявил, что в комсомоле работать боле не хочет. Как ни с ним не бились, каких только пакостей не сулили – бесполезно, ушел фотографом в быткомбинат. Странный. Я взялся как-то перебирать после него ящики стола и нашел один блокнотик, где он в тягучие часы хода бюро рисовал и упражнялся в стишатах. Ой-е-ей! почитаешь их и весь комсомол предстает в жутком пародийном свете, сплошное сборище рвачей, никакого проблеску, сплошные издевательские хаханьки, полнейшее безверие в наш строй. Где он рос? Ладно хоть еще не задействует жало в открытую, но ведь доведись случиться какой-нибудь перетруске-заварушке, он же первый хрипы нам рвать будет, раздавит, не дрогнув. А сколько таких молчунов, себе на уме, косящихся злобно с обочины, ждущих своего часа, вечно всем недовольных. Да тот же Дикон из этой же гвардии. И ведь довольно благообразный вид у пачкуна, этого Анатолия, – не пьет сильно, начитанный и башковитый, искусствами интересуется. Это ведь надо решиться, инженеру податься в фотографы, в лакеи, карточки он правда делал добротные, выставку даже как-то раз в клубе организовал, но больше какие-то рощи, рожи младенцев, стариков. Мелькнула у меня мыслешка, а не показать ли этот блокнотик нужным людям, чтобы четче обозначить нашего потенциального врага, но пожалел, отдал владельцу, на что он и не особо возрадовался, странный, неужели даже не опасается вскрыть свою сущность? наглец! или так уверен в себе, чувствует силенки? да раздавят ведь, как таракана, играючи и походя…

В кабинете нас тогда было трое: я, Зинуля, толстенная незамужняя деваха лет двадцати пяти, секретарь по учащейся молодежи, и Гена, заворг, мой микрошеф. Гена был неутомимее секундной стрелки, сидеть он совершенно не мог, весь день мельтешил перед глазами, бестолково метался, искуривая до двух пачек дорогих сигарет с фильтром. Совался Гена во все дела, свои же кисли и уже в ранге сверхсрочных перекочевывали на мой стол.

Три телефона на одном проводе, но при звонке я всегда кликал из коридора Гену, и тот, отшвыривая в урну только что подкуренную сигарету, бросался к трубке, сообщал без тени разочарования или обиды, что спрашивают меня или Зинулю. Он носил темные очки – один глаз был подернут бельмом – всегда был в безупречном костюме и галстучке, благоухал сигаретами и приятным одеколоном. За плечами у Гены педвуз, в наличии стойкое отвращение к школе.

В довесок к неорганизованности на работе он имел совсем губительную для его карьеры черты – был невосдержан и нестоек к спиртному. Я помню, как изумило меня в первый раз его скоротечное опьянение, в общем-то, после заурядной трехсотграммовой дозы водки. Гена тогда что-то маловнятно залопотал, завращал из-за ушедших на кончик носа очков бельмом, а потом, вдруг, решительно пошел прочь, все глубже и глубже припадая на правую ногу, прошел так с десяток шагов и рухнул лицом вниз.

Я было бросился его поднимать, но Первый, Виктор Пионов, велел не трогать его, сказал, что Гене желательна вылежка, стравление отработок через рот и прочие шлюзы. Посетовал при этом на свой последний недосмотр, когда Гену транспортировали, не вложив как всегда в ОЗК (общевойсковой защитный комплект, непромокаем), отчего до сих пор не выветрилось от мочи сиденье.

Пионову я, судя по всему, с ходу пришелся по душе, и он зачислил меня в «великолепную четверку», в какой помимо нас с ним были председатель райкома профсоюзов работников сельского хозяйства и молодой военком, все при конях, все вольные казаки, в любое время суток могли десантироваться в нужную точку и чуток развеяться от бесконечных дел.

Встряску эту нередко мы начинали прямо в кабинете у Виктора, в рабочее время, он и банковал, был у него спаренный ящичек под замком, где всегда сыскивалось необходимое – водка, сухая колбаска, минералка… Исполнялось все при открытых дверях, весьма ловко и артистично, никому даже в голову не приходило, что заняты мы чем-то иным, а не деловыми вопросами. Пропустив грамм по двести, мы созванивались с кем нужно и благополучно отбывали на природу.

Останавливать и проверять наши машины никому из гаишников никогда не приходило в голову. К уязвимым недостаткам Виктора можно было отнести слабость к слабому полу, был он на этот счет гораздо слабее меня, алчен просто-таки, порой, на какую-нибудь свежатинку до неосмотрительности, что весьма рисково, загорит ведь синим пламенем, ежель кто откроет на него глаза пошире, и ведь растил озорник двух дочерей, супругу имел образованную.